Маленький ныряльщик - Страница 20

Глава 6. Не стоит, право, огорчаться

- Юнкег! Что тут, чёгт побеги пргоисходит?! - это мне. Нет больше поблизости ни одного юнкера -- точно знаю. И вообще ни одного здравомыслящего человека в округе сейчас не отыскать. Я снаряжаю боевой отсек торпеды динамитом. Остальные -- боятся, прячутся и следят за тем, чтобы никто мне не помешал.

Говорящий находится за моей спиной, и ничего, кроме яростного "Тсс" я себе позволить не могу. Брусок плохо заходит, и всё внимание сконцентрировано в кончиках пальцев.

Спокойно "досылаю" шашку. Вот, теперь всё плотно и устойчиво. Оборачиваюсь.

У входа в сарай стоит юный румяный мичман, пухленький и очень милый.

- Нугин? Ггаф? - вырывается у меня непроизвольно.

- Откуда знаешь? - парнишка вздрагивает от изумления.

- Так я пгав, или непгав? - неожиданно возникшая аналогия со сценой из фильма Гусарская баллада" несёт меня по запомнившемуся тексту. Вот похож человек на того героя, что пытался испортить карьеру Шурочке Азаровой, хотя и моложе его, наверное втрое.

Юнец багровеет от злости и заезжает мне кулаком прямо в морду. Вяло так, с ленцой. Собственно, руку его я перехватываю, вупучиваю глаза и шиплю:

- Ударишь -- погибнешь, - смотрю как багровение переходит в вишнёвость, делаю полшага в сторону, и добавляю: - Динамиттт!!!

Признаки разума возвращаются на искажённое яростью лицо. Кажется, ребятам рассказывали о чем-то подобном там... где они учились.

Беру мальчика под локоток, осторожно разворачиваю, и мы на цыпочках покидаем помещение. Медленно крадёмся в сторону нужника и, едва до наших ноздрей доносятся соответствующие запахи, отпускаю конвоируемого. Кажется, он понял, что мы на верном пути и, полагает, что далее справится без посторонней помощи.

Не, ну я сражён наповал. Мичман Снегирёв уже спешит мне навстречу:

- Петр Семёнович! Простите великодушно! Он от берега прошел, а Тычкин не посмел остановить офицера.

- Не волнуйтесь, Роман Евгеньевич! Их светлость не успели убиться. Надеюсь вы не поспешили наказать Колюньку?

- Признаться, не до того было.

- Вот и хорошо, вот и славно, - знаю я цену этим... уродам. А что матросик-первогодок не посмел остановить расфуфыренное благородие, так не понял ещё толком, за что накажут, а за что чарку поднесут. - Похвали, что сразу побёг докладать, а за то, что не остановил, пожури ласково, без мордобоя. Вот и будет матросику наука.

Смотрю, как Снегирёв несется к посту оцепления и... меня отпускает. Не мальчик ведь я уже. Волнуюсь. А мне ещё крышку крепить.

- Ты, сын блудливой ослицы и... и... вшивого гиппопотама! Тебе было сказано, никого, не пускать, значит, хоть император, хоть мать родная -- умри, но останови. Шкуру спущю с подлеца! Впрочем, молодец, что доложил, но бежал, как беременный таракан.

Марш на пост! Да не туда, бестолочь, к сортиру! Нурина держи, пока господин юнкер не разрешит снять оцепление.

Как Вы уже поняли, юнкер -- это Ваш покорный слуга. Так нынче называют флотских вольнонаёмных... пардон, вольноопределяющихся. Ну для занятия офицерской должности оснований у меня нет, а возраст давно непризывной. Но и находиться в этих местах не нося формы военнослужащего крайне неудобно. Я ведь ясно сказал Макарову, что воевать намерен категорически, вот он и похлопотал, чтобы всё оформили соответственно.

Как я сюда попал? А как только снег лёг нормально, прибыла за мной группа товарищей, под руководством как раз мичмана Снегирёва. Письмо от Степана Осиповича привезли и забрали меня вместе с лодкой и всеми причиндалами к самому Чёрному морю. Товарищи, как Вы понимаете, были нижними чинами. Причём, не юноши, а люди с понятием. Уж больно складно всё у них получалось. Пока я выправлял у Ильи Николаевича бумагу, характеризовавшую меня с положительной стороны как добросовестного и прилежного учителя математики, они, считай, всё упаковали.

В последний вечер в трактире впервые прозвучали "Триста лет кукушечка", "На маленьком плоту" и, Варвара оторвалась: "Сильная, смелая, как лебедь белая, я становлюсь на крыло". Тут мичман и погиб. Видел я как затрясло сердешного. А как к ногам падал -- это без меня было. Но уверен, что без этого не обошлось. За завтраком молодые люди поглядывали друг на друга с выражением. С каким? Будто не знаете?! Они сейчас состоят в переписке. Ну да не о юных голубках речь. Завтра у меня непростой день, а динамит мне как-то сразу на вид не понравился. Маслянистый, сверху. В мемуарах же Старинова припоминается случай разминирования какого-то моста, когда при осмотре давно заложенного заряда автору книги не показался внешний вид взрывчатки. Она слезилась.

Почему-то опытные подрывники из-за этого побоялись к ней прикасаться и сначала облили щелоком, да не как-нибудь, а осторожно цедя его через солому. Ну, а когда отмыли, тогда и вытащили уже безбоязненно.

Вот и я, откинув крышку, заопасался. Лежалый, что ли, этот динамит? И мыть его боязно -- вдруг он совсем взрываться после этого не станет? Он же мне ужасно нужен! И что делать? Решил рискнуть, но попросил оцепить район, где собирался трудиться, пока не закончу. Торпеду мою прямо в сарай, где взрывчатые вещества хранятся, и затащили. Чтобы маслянистость хоть как-то унять, я её пудрой присыпал -- отыскался на складах запасец. Уж не с тех ли времён лежит, когда парики по уставу пудрили?

Хотя Макаров, потерев порошок между пальцами, буркнул:

- Магнезия. Дельно.

Вот и припудривал шашки, доставал острожненько, словно при игре в бирюльки, да в боевое отделение укладывал. Вроде, пронесло. Крышки-то отсеков торпеды у меня теперь не гвоздями заколачиваются, а крепятся на болтах, хоть и сквозь дерево, зато через каучуковые прокладки и с широкими шайбами.