Маленький ныряльщик - Страница 26

***

Самочувствие у меня всё ещё неважное, но это только вялость в мышцах и головокружение, то есть - жить и бороться можно. С кем бороться? И для чего жить? Потом разберусь. Когда окончательно приду в себя. А сейчас в капитанской каюте в присутствии господ офицеров я тщательно собираю в кучку свои собственные мысли, чтобы не ляпнуть не подумав какую-нибудь глупость.

- Как же вы, батенька, умудрились так набраться? Просто уму непостижимо, куда могли вы упрятать сосуд с вином? Там же у вас теснота невообразимая! - Макаров выглядит раздражённым и встревоженным одновременно.

- Клянусь, Степан Осипович! Даже пробку не нюхал. Не путал меня бес, ей-ей.

- Может быть от кислорода опьянели, - это единственный мичман на весь наш почитай чисто лейтененантский корабельный офицериат - Подъяпольский. Он уже не юноша, ему также под тридцать, как и остальным, и, говорят, раньше он тоже был лейтенантом.

- Никак нет, Иван Иванович. Воздух у меня во всех баллонах. Тот самый, которым мы дышим. Чистого кислороду мне неоткуда взять.

- И что же, что воздух?! В кессонах вон тоже воздух, а только люди, что им под давлением дышат - хмелеют.

- Надо же! Вот не знал. Да только откуда же на моей подводной лодке взяться повышенному давлению? Она же у меня герметичная.

- А куда, Вы, милостивый государь воздух после выдоха деваете? - Макаров ехидно щурится.

- За борт через клапан выпускаю.

- Насосом выкачиваете?

- Сам уходит, - я бью себя по голове и отошедший куда-то ненадолго бодун - тут как тут. Начинает ломить виски, и я замираю от настигшей меня боли.

Видимо, смена выражения лица была достаточно выразительной, потому что Зацареный даже побледнел от сочувствия:

- Вы уж, Пётр Семёнович, поаккуратней с казённым-то имуществом! Ну, сплоховала головушка, но ведь без неё думы думать никак не получится. А это нам нынче потребуется.

Этот человек раньше, кажется, служил с нашим командиром, причём отношения между ними давно сложились. Хотя, если говорить о головушке, то как раз о лейтенантской и следует в первую очередь. Буйная она у него, темпераментная, если выразиться помягче. Ведь и катер ему достался самый лучший - мореходный, и с приличной скоростью, и в пекло он на нём первым лезет, увлекая за собой остальных.

- А как, позвольте полюбопытствовать, меня из моря выловили? Ничего ведь не помню.

- Взрыв вашей торпеды мы расслышали, отсчитали потребное время, и вышли в точку рандеву. А вы там, словно дельфин резвитесь. Ныряете на просторе, будто морю родное дитятя. Вот и ловил Измаил Максимович вашего "Ныряльщика" за хвост, гадая о месте, где в другой раз покажетесь на поверхности.

- Ничего страшного, Пётр Семёнович. Курс вы выдерживали строго, и ритм был чёткий. Набросили шестом удавку на кормовой рым, а потом стекло вынули, и запоры люка отпустили. Клёмин хорошо знает устройство субмарины, так что, как только обуздали вас, сразу продул цистерны и тогда уже вынули тело ваше горланящее.

Кстати, не напоёте ли?

- Я бы напел, если бы вспомнил. Совсем ведь о тех событиях память у меня отшибло.

- Слова там были, про то, что сурово брови мы нахмурим, если враг затеет нас сломать.

Упс! То есть, ой. Надо срочно переводить разговор на другую тему.

- Позвольте, а как же турки вам позволили действовать в этом районе?

- Знаете, они, как увидели, что "Великий князь Константин" спускает на воду катера, развернулись и вспомнили о неотложных делах в противоположной от нас стороне.

Так. Час от часу не легче. Чистое ведь безумие идти мирному слегка вооружённому пароходу к чужому берегу, когда там полным полно настоящих, построенных для боя, кораблей. Это, выходит, Степан Осипович крепко рисковал. Впрочем, на здравый смысл этого человека я по-прежнему полагаюсь. А только наверняка он сам шел на сближение с каким-нибудь броненосным фрегатом, не будучи уверенным, что тот уклонится от боя.

И чего это он хмурится-то? Наш будущий адмирал?

Словно в ответ на мои терзания, командир корабля приступает к произнесению накипевших слов.

- Лодка, которую вы, Петр Семёнович, построили, ужасна. Не менее ужасны и сколоченные из досок торпеды. Так вот, как только вернёмся в Севастополь, сразу, к чертям собачьим приступим к изготовлению новых. Поскольку особенно ужасны оные в аккурат для супротивников наших.

- Что, даже в устье Дуная не забежим? - слетает с моего языка.

Решительный взгляд Макарова делается задумчивым. Наверное, побаивается начальства, которое вряд и спустит ему самовольство. И меня снова словно кто-то тянет за язык:

- Скажем, что компас не туда показал. У нас ведь ещё целых шесть торпед имеется неизрасходованных. Как они закончатся, так и отремонтируем компас-то.

В каюте повисла звенящая тишина.

Зря я это сказал.

Глава 8 Вот оно как, оказывается

Оказывается, уже не сегодня, а завтра. То есть атака Батумской бухты была вчера. Долгонько же я был никаким после отравления кислородом. Хотя, не верю в эту гипотезу. Может от волнений со мной дурнота приключилась, или кессонная болезнь в лёгкой форме -- я ведь изрядно времени провёл на глубине двадцать метров. Не знаю, не доктор. Однако, в те разы, когда держался под самой поверхностью, ничего подобного со мной не случалось.

А еще нижние чины рассказали, что наш корабль заходил в Поти, где полэкипажа искало медиков, причём делалось это в режиме аврала. А вот о том, что производили эскулапы над моим бесчувственным телом никто мне не поведал - все стыдливо отводили глаза. Сами понимаете - откачивали перебравшего моряка, чтобы не сдох с перепою. Да ещё и козу притащили на боевой корабль. Теперь всё, что из неё надаивается, мне приходится выпивать. А парное козье молоко на мой вкус горчит.