Маленький ныряльщик - Страница 81

Когда законных обитателей кают-компании -- офицеров корабля -- тут нет (а случается это нередко), я, нарушая старую морскую традицию, тихонько заглядываю к буфетчику, опрокинуть полстаканчика вышеупомянутой бурды. Не, ну не привык я гонять вестового, тем более -- ночь на дворе, спит человек.

Вот как раз сотника, что заглянул сюда промочить глотку, я и спросил про мальчишку, так бойко тарахтящего по-английски.

- Так, Петр Семёнович, это кроме как Кольке и быть некому. Он уже в Севастополе к сотне пристал. Сказал, хочет с нами идти на Дальний Восток.

Ясное дело, выяснять, какое соображение заставило принимать в сотню воспитанника накануне погрузки -- это сейчас не важно. Важно, что иначе как засланным, этот казачок быть не может. И, поскольку от самого Суэца мы ни с кем на связи не были, то и доложить маршрута следования группы он не мог. Но разбираться в вопросе необходимо немедленно.

Разбудил я Михаила Львовича, а потом велел кликнуть этого самого Кольку. Заходит он в каюту, и с заметным трудом узнаю я, кого бы Вы подумали? Николая Кровавого. Будущего, естественно.

Вот это засада!

Нет, как он это время скрывался от моего взора -- полбеды. Что другие его в лицо не настолько знают, чтобы опознать в любой одежде -- многое объясняет. Но скажите мне на милость, что с этим всем делать!? Куда его везти, кому сдавать, как выполнять задачу?

- Батько сказал, вы хотели меня видеть, - и смотрит тревожно. Мерзавец.

- Хотели. Что англичанин рассказывает?

- Так ничего. Помогаю страдальцу сообразить, как его звали и кем он был. Говорит, что работал с утлегарем, а потом летел над морем. И всё.

- Скажи ему, что он Джон Смит. По-русски - Иван Кузнецов. Пускай изучает наш язык и ни о чём не тужит. Ступай.

Едва за цесаревичем закрылась дверь, я перевёл взгляд на Михаила Львовича.

- А что я мог? - сразу принялся оправдываться жандарм. - Его мои люди признали уже в Эгейском море, а до того он им на глаза не попадался. Рисковать операцией никак невозможно - у нас и без того всё на ладан дышит. Признаться, из Суэца я в телеграмме намекнул государю, что чадо его при мне. Так что, может статься, британский крейсер, нами потопленный, как раз и хотел спросить, следует ли этим бортом наследник Российского престола - мало ли как его сориентировали по телеграфу-то?

- Вам бы шуточки шутить, сударь. А мне что прикажете делать? Я ведь верноподданнически обязан печься не о том, как французам насолить, а с барабанами и фанфарами мчать Его Высочество в объятия Марии Фёдоровны.

- Полно вам, Пётр Семёнович. Мы с вами взрослые люди, понимаем, что сын у Александра Александровича не единственный. Нам пристало уповать на промысел Божий, а не противится воле его.

Поговорили. И ещё я понял, что Михаил Львович этого барчука тоже не любит, от всей души желая ему хорошей порки, или доброй взбучки в иной форме, относительно выбора которой весьма склонен положиться на волю Создателя.

Рука моя непроизвольно потянулась к шкафчику, где хранилась бутылочка Арманьяка - как раз на случай серьёзного мужского разговора, острую необходимость в котором мой отравленный хинной бурдой организм остро испытал в это самое мгновение. Увы. Не судьба. Топот ног по коридору, распахнутая вестовым дверь и слова: "Вас просят на мостик", - разрушили очарование момента.

***

- Рожественский дал радио. К нему приближается большая джонка, полагает, под парами. Подозревает, что намерена взять на абордаж.

- По всей эскадре - тихая тревога, - бегу в радиорубку. Заодно разъясню диспозицию.

Мы стоим в видимости острова не компактной группой, а каждый сам по себе. "Веста" и "Аргонавт" на якоре, а "Великий князь Константин" и подводные лодки лежат в дрейфе. Все несут стояночные огни. Ночь, как я уже поминал, лунная, то есть видимость отличная. Ветер слабый, приятный, привносящий небольшое облегчение в назойливую устойчивую жару, надоевшую всем хуже горькой редьки (запасы которой в кладовых, увы, уже исчерпаны, и ни капли она никому не надоела).

Рожественский продолжает изображать дремлющее в дрейфе судно и неслышно подрабатывает электромоторами на самом малом ходу. Пиратский корабль пытается подойти к его борту неслышной тенью, чтобы не разбудить задремавших вахтенных до того момента, когда пираты хлынут на палубу. Одним словом - порхание ночных мотыльков.

Для выполнения моего плана требуется филигранный расчёт и четкая согласованность действий всех кораблей эскадры. Как наскипидаренные работают штурманы, дятлом стучит ключ рации, а внешне всё выглядит тихо и мирно - сонные суда еле-еле шевеля винтами смещаются почти незаметно для постороннего наблюдателя. Прямо признаюсь - дать нормальный ход корабли сопровождения просто не в состоянии, потому что пар в котлах поднят только для минимальных перемещений, хотя кочегары уже работают над этим вопросом.

Пират же явно заподозрил что-то неладное - не мог он дважды так промахнуться относительно неподвижной цели. За кормой джонки вскипает бурун и она увеличивает скорость сближения с замаскированной под пароходик подводной лодкой.

Такой же бурун теперь пенится и позади "Н5" - принимать дорогих гостей Рожественский не спешит. Некоторое время эти догонялки продолжаются в тишине - видимо изумление на какое-то время лишило пиратского капитана осторожности, но тут вспыхивают наши дуговые прожекторы, ослепляя столпившихся на палубе вооружённых людей, шрапнель из пушек окатывает толпу, трещат винтовки наших казаков и голос одного из переводчиков через мегафон предлагает командиру местных флибустьеров прибыть для переговоров.